ISSN 2412-4036 (print)
ISSN 2713-1823 (online)

Полиморфизм C1444T гена CRP и концентрация C-реактивного белка в сыворотке крови при инфаркте миокарда

Шахнович Р.М., Сухинина Т.С., Барсова Р.M., Судомоина М.А., Рыбалкин И.Н., Шрейдер Е.В., Власик Т.Н., Фаворова О.О., Руда М.Я.

ФГу Российский кардиологический научно-производственный комплекс Минздравсоцразвития Российской Федерации, 121552 Москва, ул. 3-я черепковская, 15а; Гоу вПо Российский государственный медицинский университет им. н.и. Пирогова Министерства здравоохранения Российской Федерации, Москва
Уровень С реактивного белка (СРБ) в крови у здоровых лиц является фактором риска развития ишемической болезни сердца (ИБС) и острого инфаркта миокарда (ИМ), а у больных сердечно сосудистыми заболеваниями — неблагоприятным прогностическим признаком. Результаты недавно проведенных исследований показали, что индивидуальные вариации уровней СРБ в плазме крови в значительной степени генетически обусловлены. Эти данные являются основанием для изучения ассоциации полиморфных вариантов гена CRP с риском развития ИМ у здоровых лиц, равно как с неблагоприятным прогнозом у больных ИБС. В исследование были включены 232 русских больных ИМ (52,3±10,3 года), из них 175 мужчин (50,1±10,6 года) и 57 женщин (55,2±10,1 года). Контрольную группу составили 159 русских без сердечно сосудистых и других тяжелых сопутствующих заболеваний в анамнезе (60,5±14 лет), из них 76 мужчин (57,3±13,9 года), 83 женщины (63,1±14 лет). Концентрацию СРБ определяли исходно (на момент госпитализации), на 3 и сутки, при выписке (7—14 й день), через месяц от начала ИМ, через 6 мес и через год. Геномное типирование полиморфизма C1444T гена CRP проводили методом анализа полиморфизма длины рестрикционных фрагментов продуктов полимеразной цепной реакции (ПЦР). Распределение генотипов при анализе полиморфизма C1444T гена CRP: С/С — 51,8%, С/Т — 35,8%, Т/Т — 12,4% у больных ИМ; С/С — 55,2%, С/Т — 40,2%, Т/Т — 4,6% в контрольной группе. Выявлено значимое различие (p=0,006, относительный риск [ОР] 0,3 при 95% доверительном интервале [ДИ] от 0,15 до 0,74) в частоте носительства аллеля C1444 (сумма генотипов C/C и C/T), которая в контрольной группе была выше. Соответственно в группе больных ИМ генотип T/T встречался значимо чаще, чем в контроле (p=0,006; ОР 3,0 при 95% ДИ от 1,3 до 6,5), и может рассматриваться как фактор риска развития ИМ. Мы не обнаружили связи между носительством аллелей/генотипов CRP и годичным прогнозом у больных ИМ. Анализ ассоциации полиморфизма C1444T с концентрацией СРБ позволил выявить значимую связь генотипа Т/Т с более высоким уровнем СРБ.

Ключевые слова

инфаркт миокарда
С-реактивный белок
гены
полиморфизм
прогноз

Одной из наиболее принятых гипотез развития острого коронарного синдрома (ОКС) является концепция нестабильности атеросклеротической бляшки (АСБ) [1, 2]. Показано, что процесс дестабилизации АСБ представляет собой классическую воспалительную реакцию, в которой участвуют эндотелиальные клетки, макрофаги, Т-лимфоциты, нейтрофилы и гладкие мышечные клетки (ГМК) [3]. Повышенный уровень воспалительных маркеров в крови может отражать активное воспаление, развивающееся в нестабильной АСБ.

C‑реактивный белок (СРБ) является неспецифическим маркером воспалительных процессов в организме. В сыворотке здоровых людей СРБ обнаруживается в следовых количествах. Любой воспалительный стимул вызывает значительное увеличение концентрации СРБ, причем степень повышения зависит от интенсивности воспаления [4]. По данным многих исследований, повышенный уровень СРБ в крови у здоровых лиц является фактором риска развития ишемической болезни сердца (ИБС) и острого инфаркта миокарда (ИМ), ишемического инсульта, перемежающейся хромоты, а у больных сердечно‑сосудистыми заболеваниями — неблагоприятным прогностическим признаком [5, 6].

Результаты недавно проведенных исследований показали, что индивидуальные вариации уровней СРБ в плазме крови в значительной степени генетически обусловлены. В гене CRP обнаружено множество полиморфных участков, аллельные варианты которых связаны как с уровнем СРБ в плазме крови, так и с риском развития сердечно‑сосудистых заболеваний, в частности ИБС и ОКС [7]. Наиболее исследуемыми являются однонуклеотидные биаллельные полиморфизмы G(-717)A, C(-286)T,
T (-757 C и триаллельный полиморфизм (-390)С/T/A в промоторной области гена CRP [8], а также C1444T в 3’-нетранслируемой области [9]. Повышение уровня СРБ в плазме крови наблюдалось, в частности, для аллеля T1444, для аллелей (‑390)Т и (‑390) А [9, 10, 11]. Эти данные позволили предположить, что ассоциация вариантов гена CRP с риском развития ИБС и ОКС у здоровых, равно как с неблагоприятным прогнозом у больных ИБС, обусловлены функциональной ролью полиморфных вариантов, влияющих на уровень СРБ в норме и при воспалении.

Известно, что частоты конкретных аллелей изучаемых генетических маркеров могут существенно раз‑
личаться в разных популяциях [12]. Можно считать доказанным, что предрасположенность к тем или иным полигенным заболеваниям, к числу которых относится большинство сердечно‑сосудистых заболеваний, возникает в разных этнических группах на разном генетическом фоне, сформировавшемся в процессе эволюции. В связи с этим возникает необходимость отдельного
исследования значимости факторов генетической предрасположенности к заболеванию, ранее обнаруженных у тех или иных народностей, для любого другого этноса. Целью нашего исследования был анализ влияния аллельного полиморфизма C1444T гена CRP в русской этнической группе на риск развития и прогноз ИМ, а также на уровень СРБ и связь последнего с течением ИМ и дальнейшим прогнозом.

Материал и методы

Клиническая характеристика больных. В исследование включены 232 русских больных ИМ (52,3±10,3 года), из них 175 мужчин (50,1±10,6 года) и 57 женщин (55,2±10,1 года). Контрольную группу составили 159 русских без сердечно-сосудистых и других тяжелых сопутствующих заболеваний в анамнезе (60,5±14 лет), из них 76 мужчин (57,3±13,9 года), 83 женщины (63,1±14 года). Среди больных ИМ у 202 диагностирован крупноочаговый ИМ (c зубцом Q — Q-ИМ), у 30 — интрамуральный ИМ (без зубца Q — неQ-ИМ).

Диагностические критерии ИМ: характерная динамика маркеров повреждения миокарда — тропонинов
Т или I, креатинфосфокиназы (КФК) и ее кардиоспецифического изофермента МВ в сочетании хотя бы
с одним из следующих критериев: 1) болевой приступ на протяжении более 20 мин; 2) изменения на электрокардиограмме (ЭКГ): а) для Q-ИМ — подъем сегмента ST в 2 соседних отведениях на уровне точки J на 0,2 мВ и более для мужчин и 0,15 мВ и более для женщин в отведениях V2—V3 и на 0,1 мВ и более в отведениях I, II, III, aVL, aVF, V4—V6; 2) образование патологического зубца Q: любой в отведениях V1—V3 и продолжительностью 0,03 с и более в отведениях I, II, III, aVL, aVF, V4—V6; б) для не Q-ИМ — горизонтальная и косонисходящая депрессия сегмента ST на 0,1 мВ и более, косовосходящая депрессия на 0,2 мВ и более, инверсия зубца Т >1 мм в отведениях I, II, III, aVL, aVF, V1—V6.

Лица контрольной группы проходили обследование, включающее сбор анамнеза, ЭКГ в 12 отведениях,
общий и биохимический анализы крови. В исследова ние включали лиц без коронарного анамнеза и перенесенного инсульта, у ближайших родственников которых в возрасте моложе 50 лет не было ИМ, стенокардии, инсульта, окклюзирующего поражения периферических или сонных артерий.

Критериями исключения для больных и лиц контрольной группы являлись тяжелые заболевания, самостоятельно влияющие на прогноз: анемия, тяжелый сахарный диабет, тиреотоксикоз, почечная недостаточность (повышение уровня креатинина крови более чем в 2 раза от существующей нормы), печеночная недостаточность (уровень аланинаминотрансферазы в крови в 3 раза больше нормы), онкологические заболевания; инфекционно‑воспалительные заболевания в период обострения; аутоиммунные заболевания; длительное лечение кортикостероидами; тяжелые хирургические
операции в течение 2 мес перед ИМ или перед включением (для контрольной группы); проведение коронарной ангиопластики или аортокоронарного шунтирования (АКШ) в течение 6 мес перед ИМ.

В блоке интенсивной терапии всем больным в первый день проводили сбор анамнеза, регистрацию ЭКГ, двухмерную эхокардиографию, рентгенографию органов грудной клетки, общий анализ крови и мочи, анализ крови на маркеры повреждения миокарда, общий холестерин, холестерин липопротеидов низкой плотности, холестерин липопротеидов высокой плотности, триглицериды и СРБ, получение крови для последующего генетического исследования. Отдельным больным по показаниям выполняли коронарографию.

Конечными точками для оценки неблагоприятного исхода считали смерть, повторный ИМ, повторную госпитализацию в связи с ИМ или нестабильной стенокардией, проведение операции АКШ или транслюминальной коронарной ангиопластики (ТБКА), декомпенсацию симптомов недостаточности кровообращения, острое нарушение мозгового кровообращения.

Концентрацию СРБ определяли иммуноферментным методом с использованием набора фирмы
Cytoimmune Sciences исходно (на момент госпитализации), на 3‑и сутки, при выписке (7–14‑й день), через месяц от начала ИМ, через 6 мес и через год. За норму принимали концентрацию СРБ ≤2,0 мг/л.

Метод генотипирования. ДНК выделяли из лимфоцитов периферической крови. В качестве консерванта добавляли раствор 0,5 М ЭДТА в количестве 250 мкл на 5 мл крови. Выделение ДНК осуществляли модифицированным методом с использованием экстракции смесью фенол-хлороформ. Геномное типирование проводили методом анализа полиморфизма длины рестрикционных фрагментов продуктов ПЦР. В каждый эксперимент включали отрицательный контроль, где ДНК‑матрицу для ПЦР заменяли водой. В качестве положительного контроля использовали образцы с ранее установленным генотипом по полиморфизму C1444T CRP, который был подтвержден секвенированием. Для анализа однонуклеотидной замены C на T в положении 1444 3’-нетранслируемой области гена CRP фрагмент ДНК длиной 325 п.н., содержащий этот участок, амплифицировали с использованием прямых аллелеспецифических праймеров: 5’-TCGTTAACTATGCTGGGAAAC-3’ (SSP C), 5’-TCGTTAACTATGCTGGGAAAT-3’ (SSP T) и общего обратного праймера 5’-TGATGAGCACTCTGGACCCAA‑3’, сконструированных с применением пакета программ Vector NTI 7,1 и Primo. Для амплификации фрагмента длиной 500 п.н., включающего полиморфный участок С1444Т и служащего внутренним положительным контролем амплификации, использовали праймер 5’-CCCACGTCTCTGTCTCTGGT-3’.
Амплификационная смесь в объеме 10 мкл содержала 70 мМ Трис‑HCl pH 9,0, 20 мМ (NH4)2SO4, 1,0 мМ
MgCl2, 0,025% Tween 20, 0,025% NP‑40, по 5 пкмоль каждого праймера, 0,2 мМ dNTP, 0,256 мкмоль 20% DMSO, 0,5 ед. Taq‑полимеразы (Sileks, Россия) и 100–250 нг ДНК. На реакционную смесь наслаивали минеральное масло. Программа амплификации для аллеля C: 1) 95 °С — 5 мин; 2) 10 циклов: 95 °С — 1 мин; 64 °С — 1 мин; 72 °С — 1 мин; 3) 20 циклов: 95 °С — 30 с; 58 °С — 50 с; 72 °С — 50 с. Программа амплификации для аллеля T: 1) 95 °С — 5 мин; 2) 10 циклов: 95 °С — 1 мин; 63 °С — 1 мин; 72 °С — 1 мин; 3) 20 циклов: 95 °С — 30 с; 56 °С — 50 с; 72 °С — 50 с. ПЦР проводили в амплификаторе МС16 (АО ДНК Технология, Россия). Наличие продуктов амплификации проверяли электрофорезом в 2% агарозном геле в присутствии бромида этидия. Анализ гелей проводили в системе видеодокументации гелей (АО ДНК Технология, Россия).

Статистический анализ. Анализ отклонения наблюдаемых частот генотипов от равновесия Харди—Вайнберга проводили с помощью алгоритма максимизации математического ожидания (expectation maximization — EM) с использованием свободно распространяемой программы Haploview 3.32. Сравнение частот аллелей, частот носительства аллелей и генотипов в сравниваемых группах проводили с помощью точного двустороннего критерия Фишера с использованием онлайн-вер‑
сии программы GraphPad Instat. Силу выявленных ассоциаций оценивали в значениях отношения шансов (OШ) и его 95% доверительного интервала (ДИ) также с использованием программы GraphPad Instat. Статистически значимым считали различие сравниваемых величин при p<0,05. Для сравнения концентраций СРБ в различных группах больных ИМ использовали непараметрический тест Манна—Уитни. Для определения прогностической значимости уровня СРБ проводили логистический регрессионный анализ, а также анализ выживания по методу Каплана—Мейера.

Таблица 1. Распределение аллелей и генотипов полиморфного участка C1444T гена CRP у больных ИМ и здоровых индивидов.

Результаты

Полиморфизм C1444T гена CRP при ИМ и в контрольной группе. Частоты аллелей и генотипов полиморфного частка C1444T гена CRP у пациентов с ИМ и здоровых лиц приведены в табл. 1. Для частот всех генотипов в выборке больных с ИМ и в контроле соблюдалось равновесие Харди—Вайнберга. Выявлено значимое различие (p=0,006; OШ=0,3 при 95% ДИ от 0,15 до 0,74) в частоте носительства аллеля C1444 (сумма генотипов C/C и C/T), которая в контрольной группе была выше.
Соответственно, в группе больных ИМ генотип T/T встречался значимо чаще, чем в контроле (p=0,006;
OШ=3,0 при 95% ДИ от 1,3 до 6,5), и может рассматриваться как фактор риска развития ИМ. При сравнении групп больных с неQ-ИМ и с Q-ИМ значимых различий по вариантам генотипа и частоте аллелей участка C1444T гена CRP не выявлено (табл. 2).

Таблица 2. Распределение аллелей и генотипов полиморфного участка C1444T гена CRP у больных ИМ без подъема и с подъемом ST (неQ-ИМ и Q-ИМ).

Таблица 3. Распределение аллелей и генотипов полиморфного участка C1444T гена CRP у больных ИМ моложе 40 лет, старше 40 лет и здоровых индивидов старше 40 лет.

Таблица 4. Концентрации СРБ в сыворотке крови больных ИМ — носителей различных генотипов CRP C1444T — в первые сутки заболевания.

Мы отдельно проанализировали распределение аллелей/генотипов участка C1444T в подгруппе больных, у которых ИМ произошел в возрасте 40 лет и моложе, и в подгруппе больных старше 40 лет (табл. 3). При этом сравнение для обеих возрастных подгрупп больных проводили с лицами контрольной группы старше 40 лет. Оказалось, что отличия по частоте носительства аллеля С и генотипа ТТ в обеих подгруппах больных от контрольной группы были идентичны наблюдаемым в общей группе больных ИМ, без разделения по возрасту (см. табл. 2).

Мы не обнаружили связи между носительством аллелей/генотипов CRP и однолетним прогнозом у больных ИМ. Анализ проводили для всех больных ИМ, отдельно для Q‑ИМ и неQ‑ИМ, а также для подгрупп больных моложе 40 и старше 40 лет. Анализ ассоциации полиморфизма C1444T с концентрацией СРБ в крови у пациентов с ИМ, измеренной при поступлении в стационар, позволил выявить значимую связь генотипа Т/Т с более высоким уровнем СРБ (табл. 4).

Исходный уровень и динамика изменения концентрации СРБ в сыворотке крови при ИМ и в контрольной группе. И в группе Q-ИМ и в группе неQ‑ИМ уровень СРБ в сыворотке крови был статистически значимо выше, чем в контроле (табл. 5). Хотя исходные значения концентрации СРБ в группе не Q-ИМ выше, чем в группе Q‑ИМ, различия между ними не достигают уровня статистической значимости.

Таблица 5. Концентрация СРБ в группе Q ИМ, неQ ИМ и в контроле.

На рисунке представлена динамика изменения концентрации СРБ в сыворотке крови больных с Q-ИМ
и больных с неQ-ИМ. Наблюдалась сходная динамика в период госпитализации: на 3‑е сутки уровень
маркера был максимальным, а на момент выписки (10–14‑й день) наблюдалось значимое снижение концентрации СРБ по сравнению с исходной. К концу месяца от начала ИМ уровень СРБ почти возвращался к норме (2,4 мг/л) в группе Q‑ИМ, тогда как в группе неQ‑ИМ оставался повышенным (4,1 мг/л); различия между группами Q-ИМ и неQ-ИМ достигали статистической значимости только в этой временной точке. За период дальнейшего наблюдения (в течение года) концентрации СРБ достоверно не менялись.

Динамика концентрации СРБ у больных с Q-ИМ и неQ-ИМ в течение года.

Проведение первичной ТБКА в группе Q-ИМ способствовало большему снижению уровня СРБ за время
пребывания в стационаре по сравнению с таковым в группе консервативной терапии (СРБ при выписке
3,6 мг/л и 6,3 мг/л соответственно; р<0,05).

Прогностическое значение уровня СРБ зависело от формы ИМ, особенностей терапии и временно`й точки, в которой определяли уровень СРБ. Ниже описаны ситуации, когда повышение СРБ достоверно ухудшало прогноз.

У больных с Q-ИМ повышенный уровень СРБ (более 2 мг/л) через месяц от начала ИМ оказался маркером неблагоприятного прогноза (ОР 1,3; р<0,05). В группе пациентов с ST ИМ, которым не проводилось инвазивное лечение, прогностически значимыми оказались повышенные уровни СРБ на 3-е сутки (ОР 1,2; р<0,01) и особенно при выписке (ОР 1,3; р<0,0001). У больных с Q-ИМ и первичной ТБКА предиктором неблагоприятного прогноза оказался повышенный уровень СРБ через 1 мес от начала ИМ (ОР 1,2; р<0,05).

У больных с неQ-ИМ прогноз был достоверно хуже в случае повышения уровня СРБ при выписке (ОР 1,2; р<0,05) и через 1 мес (ОР 1,4; р<0,05). У пациентов этой группы, которым было проведено инвазивное лечение, предиктором неблагоприятного прогноза оказался повышенным уровень СРБ через 1 мес после ИМ (ОР 1,3; p<0,05). В группе больных с неQ-ИМ, которым проводилось консервативное лечение, уровень СРБ не был связан с прогнозом.

Обсуждение

Распределение аллелей и генотипов полиморфизма C1444T гена CRP в контрольной группе лиц русской этнической принадлежности близко к данным, полученных для других популяций европеоидов. Так, частота предрасполагающего к ИМ генотипа T/T, по нашим данным составляющая в контрольной группе русских 4,6% (см. табл. 2), колеблется в популяциях европеоидов из Северо‑Западной Европы и США от 7,3 до 4,3% [11]. Данных по анализу этого полиморфизма в русской этнической группе в литературе мы не нашли.

В нашем исследовании при сравнении групп больных ИМ и здоровых русских выявлена значимая
позитивная ассоциация ИМ с генотипом T/T полиморфного участка C1444T гена CRP. Соответственно
носителей аллеля С (С/С±С/Т) было значимо больше в контрольной группе. Кроме того, носители генотипа T/T, больные ИМ, характеризуются более высоким уровнем СРБ в плазме крови. В совокупности эти данные согласуются со сложившимся представлением о СРБ как о независимом факторе риска развития атеросклероза и его осложнений — ИМ, ишемического инсульта, перемежающейся хромоты [13]. Они позволяют рассматривать носительство генотипа T/T C1444T гена CRP как генетический маркер риска развития ИМ. Поскольку различий по частотам этого генотипа у больных с ИМ с подъемом или без подъема ST не наблюдается, можно сделать вывод, что генотип T/T является маркером риска развития обеих форм ИМ. Кроме того, не различаются по частотам носительства аллелей/генотипов участка C1444T подгруппы больных моложе 40 лет и старше 40 лет. То, что при сравнении с контролем значимые ассоциации ИМ с генотипом Т/Т и носительством С наблюдаются в обеих возрастных подгруппах, можно рассматривать как вывод о вовлечении гена CRP в развитие ИМ.

Полиморфизм C1444T располагается в 3’-нетранслируемой области гена CRP и, следовательно, не может напрямую ни изменять эффективность связывания транскрипционных факторов с промоторной частью гена, ни кодировать измененный белок. Высказывалось предположение, согласно которому функциональная роль этого полиморфизма связана с влиянием на стабильность мРНК, что приводит в случае аллеля Т к более высокому уровню СРБ в крови [11]. Подобный механизм был показан для полиморфизма в 3’-нетранслируемой области гена протромбина [14]. Однако нельзя исключить и такой возможности, что полиморфизм C1444T находится в неравновесном сцеплении с другой функционально важной областью гена CRP.

По данным литературы, генотип Т/Т (или аллель Т) также ассоциирован с более высокой концентрацией СРБ в крови у других европеоидов — здоровых и больных ИБС [9–11]. Однако такой ассоциации не было обнаружено у здоровых японцев [15]. Таким образом, наблюдаются этническая гетерогенность в функциональной значимости полиморфизма C1444T гена CRP, и результаты, полученные для русских нельзя автоматически переносить на другие популяции России.

Между тем и другие полиморфизмы CRP, такие как триаллельный полиморфизм (-390)С/T/A, G(-717)A,
изучаются с целью выявления взаимосвязи с уровнем СРБ в крови и с развитием сердечно‑сосудистых заболеваний [10, 11, 16, 17]. C.R. Balistreri и соавт. показали, что частота аллеля С полиморфизма G1059C гена CRP-достоверно выше у больных, перенесших ИМ, чем у здоровых представителей итальянской популяции [16]. В исследовании североамериканской популяции наличие аллеля С этого полиморфизма определяло более высокий уровень СРБ в крови у здоровых, но не сопровождалось увеличением частоты развития артериальных тромбозов [17]. В исследовании Third National Health and Nutrition Examination Survey наблюдали, что с концентрацией СРБ в крови связан ряд полиморфизмов гена CRP, но среди них только триаллельный полиморфизм (-390)C/T/A ассоциирован с риском развития ИБС [18]. В работе, проведенной на базе Фрамингемского исследования, изучали ассоциацию
13 полиморфизмов гена CRP с уровнем СРБ [10] и для 9 из них выявили такую взаимосвязь. Однако ассоциаций исследуемых полиморфных участков с риском развития ИБС не наблюдали [10]. Подобные результаты были получены и в других исследованиях, в частности в исследовании LURIC, NHLBI Family Heart Study, Роттердамском и др. [19, 20, 21].

Таким образом, в ряде исследований, включая наше, обнаружено влияние генотипа CRP на риск развития ИМ [11, 22, 23]. В других исследованиях подобные связи не прослеживаются. Нужны более крупные исследования на однородных популяциях, чтобы окончательно выявить роль генотипа CRP в развитии ИМ.

В мире до сих пор не прекращаются дискуссии о роли СРБ в развитии ИМ. В части работ показано, что
СРБ активно участвует в воспалительных реакциях, приводящих к дестабилизации АСБ. Предполагаемые механизмы — индукция белком дисфункции эндотелия, увеличение синтеза молекул адгезии, стимуляция образования пенистых клеток, активация системы комплемента в АСБ [24–27]. Другие исследователи оспаривают ведущую роль СРБ в развитии и прогрессировании ИБС [25,28–30]. По их мнению, СРБ — всего лишь неспецифический маркер воспаления или «пассивный свидетель». Результаты исследований, в которых обнаружена ассоциация генотипа CRP с ИМ, в том числе нашей работы, свидетельствуют в пользу представления об активной роли СРБ в развитии ИМ. Здесь важно заметить, что в последние годы для определения СРБ в научных исследованиях используются только
высокочувствительные количественные способы определения, в основном методы иммуноферментного анализа. Такими методами изучалась концентрация белков нашей работе и во всех исследованиях, с которыми мы сравниваем свои результаты.

В группе больных с Q-ИМ на момент госпитализации мы наблюдали умеренно повышенный уровень СРБ
(3,8 мг/л). Затем отмечалось почти 3‑кратное увеличение концентрации СРБ на 3‑и сутки, когда показатель достигал максимального уровня, с последующим постепенным снижением к концу пребывания больных в стационаре (7–14‑й день). Резкое повышение уровня СРБ при Q-ИМ на 3‑и сутки, по‑видимому, связано с обширной областью повреждения и некроза миокарда, приводящей к активации воспаления. Тенденция к нормализации концентрации СРБ к концу периода лечения в стационаре, скорее всего, обусловлена уменьшением воспаления в зоне некроза на фоне процессов
рубцевания. Наши результаты согласуются с данными А. Ziakas и соавт. [31] и N. Brunetti и соавт. [32], согласно которым максимальные уровни СРБ отмечались на 3‑и сутки госпитализации, а после выписки показатель снижался, достигая нормы к 6‑му месяцу наблюдения. Однако, в отличие от маркеров некроза (тропонин, КФК), очевидной связи между уровнем СРБ и объемом повреждения мы не наблюдали, т.е. повышение концентрации СРБ, вероятно, лишь частично связано с объемом повреждения. В нашем исследовании значимого влияния различий в тактике лечения и сроках коронарной реперфузии на динамику уровня СРБ у пациентов в группе Q-ИМ не наблюдалось.

Прогностическая ценность СРБ при Q-ИМ в настоящее время активно изучается и остается спорной,
не уточнены и сроки определения показателя как маркера неблагоприятного прогноза. По нашим данным, предикторная способность СРБ проявляется через 1 мес после ИМ. Возможно, уровень СРБ в это время в меньшей степени связан с размером участка некроза и по этому обладает большей прогностической ценностью. Полученные нами данные согласуются с результатами исследования К. Kinjo и соавт. [33], включавшего более 1300 больных с Q-ИМ. Авторы выявили прогностическую ценность СРБ, определенного через 25 дней после ИМ. Повышение уровня СРБ более 3,8 мг/л соот‑
ветствовало увеличению относительного риска сердечно‑сосудистой смерти в 5,27 раза. Данные В. Scirica и соавт. [34] также свидетельствуют о предикторной значимости исходного уровня СРБ при Q-ИМ.

В других исследованиях также отмечают прогностическую ценность концентрации СРБ, однако оптимальные сроки ее определения отличаются от наблюдаемых нами. По данным О. Dimitrievic и соавт. [35], повышенный уровень СРБ через 24–72 ч от начала острого ИМ указывает на 8-кратное повышение риска неблагоприятных событий в течение 12 мес наблюдения. В то же время эти авторы ставят под сомнение предикторную способность отсроченных определений СРБ. Р. Steg и соавт. также не выявили прогностическую значимость СРБ, определенного при выписке больного из стационара [36]. В это исследование были включены 515 пациентов с ОКС, из которых более 50% — с Q‑ИМ.
Количество неблагоприятных осложнений в группах с уровнем СРБ ниже и выше среднего за 1 год было одинаковым. Обращает внимание крайне высокий средний уровень СРБ при выписке — 20 мг/л, что, возможно, повлияло на результат работы.

Предикторная способность СРБ подтверждена нами не только для группы Q‑ИМ в целом, но и для пациентов с подготовленной ТБКА. Сходные результаты получены и в других исследованиях. Так, Y.J. Hong и соавт. [37] показали, что высокие уровни СРБ (более 10 мг/л) связаны с пониженной выживаемостью после первичной или подготовленной ТБКА у пациентов с ИМ. По данным Н.К. Yip и соавт. [38], даже менее существенное повышение исходного уровня СРБ (2,37 мг/л) значимо при определении 30‑дневного прогноза у больных, перенесших первичную ТБКА в первые 6 ч ИМ.

В нашем исследовании в группе неQ‑ИМ исходная концентрация СРБ оказалась выше, чем в группе
с Q‑ИМ (различия не достигали статистической значимости). Принимая во внимание отсроченную секрециюСРБ после какого‑либо стимула (тромбоз, инфекция, повреждение и др.), исходные значения этого маркера можно считать характеристикой воспалительного фона, на котором развился ИМ. Повышение концентрации СРБ при неQ‑ИМ скорее всего обусловлено зоной некроза, тяжестью и распространенностью атеросклеротических и воспалительных изменений в коронарных сосудах [39]. За время пребывания в стационаре на фонеактивной антиангинальной, антитромботической тера‑
пии, а также лечения статинами, в группе неQ-ИМ мы наблюдали снижение концентрации СРБ. Такая динамика, по‑видимому, обусловлена уменьшением воспалительных процессов в зоне АСБ на фоне лечения. В первую очередь этому, вероятно, способствует терапия статинами [40], обладающими противовоспалительными свойствами; согласно некоторым данным, вклад вносит и терапия антиагрегантами [41]. По нашим данным, инвазивное лечение способствует большему снижению
уровня СРБ в обеих группах к моменту выписки по сравнению с таковым у пациентов, которым проводилась только консервативная терапия.

Согласно полученным нами результатам, у пациентов с неблагоприятным течением заболевания были выявлены более высокие концентрации СРБ. Аналогичный результат получен Н. Koukkunen и соавт. [42], выявившими повышение количества летальных исходов в 3,5–6 раз у пациентов с нестабильной стенокардией и высокими уровнями СРБ. По нашим данным, ОР неблагоприятных исходов при повышении уровня СРБ вполне соответствует результатам крупных исследований OPUS-TIMI 16 и TACTICS‑TIMI 18 (ОР 1,25 и 1,10 соответственно) [43]. В целом выраженное повышение уровня маркеров воспаления в группе с осложненным течением неQ-ИМ в настоящее время не подвергается
сомнению.

Заключение

При сравнении групп больных инфарктом миокарда и здоровых русских выявлена значимая позитивная
ассоциация инфаркта миокарда с генотипом T/T полиморфного участка C1444T гена CRP. Есть основания считать, что концентрация С‑реактивного белка в значительной степени генетически обусловлена: носители генотипа T/T, больные инфарктом миокарда, характеризуются более высоким уровнем С-реактивного белка в плазме крови. Наши результаты свидетельствуют об активном участии С-реактивного белка в развитии различных вариантов инфаркта миокарда. Уровень С-реактивного белка существенно влияет на течение болезни и прогноз. Оптимальное время определения С-реактивного белка у больных инфарктом миокарда остается предметом дискуссии.

Работа поддержана грантом РФФИ №07-04-01715-а и Госконтрактом № 8/3‑409н‑09 «Новые методы в профилактике, диагностике и лечении атеросклероза».

Список литературы

1. Libby P. Current concepts of the pathogenesis of the acute coronary syndromes. Circulation 2001;104:365—372.
2. Libby P., Theroux P. Pathophysiology of coronary artery disease. Circulation 2005;111:3481—3488.
3. Hansson G.K. Inflammation, atherosclerosis, and coronary artery disease. N Engl J Med 2005;352:1685—1695.
4. Pearson T., Mensah G., Meinertz T. et al. Markers of inflammation and cardiovascular disease^ application to clinica and public health practice. A statement for healthcare professionals from the Centers for Disease
control and prevention and the American Heart Association. Circulation 2003;107:499—511.
5. Ridker P.M., Cushman M., Stampfer M.J. et al. Inflammation, aspirin, and the risk of cardiovascular disease in apparently healthy men. N Engl J Med 1997;336:973—979.
6. Ridker P.M., Glynn R.J., Hennekens C.H. C-reactive protein adds to the predictive value of total and HDL cholesterol in determining risk of first myocardial infarction. Circulation 1998;97:2007—2011.
7. Hage F.G., Szalai A.J. The role of C‑reactive protein polymorphisms in inflammation and cardiovascular risk. Curr Atheroscler Rep 2009;11:124—130.
8. Suk Danik J., Chasman D.I., Cannon C.P. et al. Influence of genetic variation in the C‑reactive protein gene on the inflammatory response during and after acute coronary ischemia. Ann Hum Genet 2006;70:705—716.
9. Brull D.J., Serrano N., Zito F. et al. Human CRP gene polymorphism influences CRP levels: implications for the prediction and pathogenesis of coronary heart disease. Arterioscler Thromb Vasc Biol 2003;23:2063—2069.
10. Kathiresan S., Larson M., Vasan R. et al. Contribution of clinical correlation and 13 C-reactive protein gene polymorphisms to interindividual variability in serum C‑reactive protein level. Circulation
2006;113:1415—1423.
11. Hage F., Szalai A. C-reactive protein gene polymorphisms, C-reactive protein blood levels, and cardiovascular disease risk. J Am Coll Cardiol 2007;50:1115—1122.
12. Thomson G. Mapping disease genes: family based association studies. Am J Hum Genet 1995;57:487—498.
13. Ridker P.M. Clinical application of C-reactive protein for cardiovascular disease detection and prevention. Circulation 2003;107:363—369.
14. Gehring N.H., Frede U., Neu‑Yilik G. et al. Increased efficiency of mRNA 3’ end formation: a new genetic mechanism contributing to hereditary thrombophilia. Nat Genet 2001;28:389—392.
15. Kikuchi M., Hishida A., Ishikawa K. et al. Associations between serum C‑reactive protein (CRP) levels and polymorphisms of CRP, interleukin 1B, and tumor necrosis factor genes among Japanese health checkup
examinees. Asian Pac J Cancer Prev 2007;8:87—92.
16. Balistreri C.R., Vasto V., Listi F. et al. Association between±1059G/C CRP polymorphism and acute myocardial infarction in a cohort of patient from Sicily: a pilot study. Ann NY Acad Sci 2006;1067:276—281.
17. Zee R.Y., Ridker P.M. Polymorphism in the human C-reactive protein (CRP) gene, plasma concentrarations of CRP, and the risk of future arterial thrombosis. Atherosclerosis 2002;162:217—219.
18. Crawford D.C., Sanders C.L., Qin X. et al. Genetic variation is associated with C‑reactive protein levels in the third National Health and Nutrition Examination Survey. Circulation 2006;114:2458—2465.
19. Grammer T.B., Marz W., Renner W. et al. C‑reactive protein genotypes associated with circulating C-reactive protein but not with angiographic coronary artery disease: the LURIC study. Eur
Heart J 2009;30:170—182.
20. Wang Q., Hunt S.C., Xu Q. et al. Association study of CRP gene polymorphisms with serum CRP level and cardiovascular risk in NHLBI Family Heart Study. Am J Physiol Heart Circ Physiol 2006;291:2752—2757.
21. Kardys I., de Maat M.P., Uitterlinden A.G. et al. C‑reactive protein gene haplotypes and risk of coronary heart disease : the Rotterdam study. Eur Heart J 2006;27:1331—1337.
22. Lange L.A., Carlson C.S., Hindorff L.A. et al. Association of polymorphisms in the CRP gene with circulation C‑reactive protein levels and cardiovascular events. JAMA 2006;296:2703—2711.
23. Miller D.T., Zee R.Y., Suk D.J. et al. Association of common CRP gene variants with CRP level and cardiovascular event. Ann Hum Genet 2005;77:64—77.
24. Zwaka T.P., Hombach V., Torzewski J. C‑reactive protein‑mediated low density lipoprotein uptake by macrophages: implications for atherosclerosis. Circulation 2001;103:1194—1197.
25. Verma S., Wang C.H., Li S.H. et al. A self‑fulfilling prophecy: C-reactive protein attenuates nitric oxide production and inhibits angiogenesis. Circulation 2002;106:913—919.
26. Pasceri V., Willerson J.T., Yeh E.T. Direct proinflammatory effect of C-reactive protein on human endothelial cells. Circulation 2000;102:2165—2168.
27. Pasceri V., Chang J., Willerson J.T., Yeh E.T. Modulation of C-reactive protein‑mediated monocyte chemoattractant protein‑1 induction in human endothelial cells by anti‑atherosclerosis drugs. Circulation
2001;103:2531—2534.
28. Zacho J., Tybjaerg‑Hansen A., Jensen J.S. et al. Genetically elevated C-reactive protein and ischemic vascular disease. N Engl J Med 2008;359:1897—1908.
29. Paffen E., Vos H.L., Bertina. R.M. C‑reactive protein does not directly induce tissue factor in human monocytes. Arterioscler Thromb Vasc Biol 2004;24:975—981.
30. Clapp B.R., Hirschfield G.M., Storry C. et al. Inflammation and endothelial function: direct vascular effects of human C‑reactive protein on nitric oxide bioavailability. Circulation 2005;111:1530—1536.
31. Ziakas A., Gavrilidis S., Giannoglou G. et al. In‑hospital and long‑term prognostic value of fibrinogen, CRP and IL6 levels in patients with acute myocardial infarction treated with thrombolysis. Angiology 2006;57:283—93.
32. Brunetti N., Troccoli R., Correale M. et al. C‑reactive protein in patients with acute coronary syndrome: correlation with diagnosis, myocardial damage, ejection fraction and angiographic findings. Int J Cardiol 2006;109:248—256.
33. Kinjo K., Nato H., Ohnishi Y. et al. Impact of high‑sensitivity CRP on predicting long‑term mortality of acute myocardial infarction. Am J Cardiol 2003;91:931—935.
34. Scirica B., Morrow D., Cannon C. et al. Clinical application of C-reactive protein across the spectrum of acute coronary syndromes. Clin Chem 2007;53:1800—1807.
35. Dimitrievic O., Stojcevski B.D., Ignjatovic S. et al. Serial measurements of C-reactive protein after acute myocardial infarction in predicting one‑year outcome. Int Heart J 2006; 47:833—842.
36. Steg P., Ravaud P., Tedgui A. et al. Predischarge C-Reactive Protein and 1‑year Outcome After Acute Coronary Syndromes. Am J Med 2006;119:684—692.
37. Hong Y.J., Jeong M.H., Park O.Y. et al. The role of C‑reactive protein on the long‑term clinical outcome after primary or rescue percutaneous coronary intervention. Korean J Intern Med 2003;18:29—34.
38. Yip H.K., Hang C.L., Fang C.H. et al. Level of High‑Sensitivity C-Reactive Protein Is Predictive of 30‑Day Outcomes in Patients With Acute Myocardial Infarction Undergoing Primary Coronary Intervention. Chest
2005;127:803—808. 39. Lagrand W., Visser C., Hermens W. et al. C‑reactive protein as a cardiovascular risk factor — more than epiphenomen. Circulation 1999;100:96—102.
40. Ridker P., Cannon C., Morrow D. et al. C‑Reactive Protein Levels and Outcomes after Statin Therapy. N Engl J Med 2005;352:20—28.
41. Chen Y., Xu F., Zhang Y. et al. Effect of aspirin plus clopidogrel on inflammatory markers in patients with non‑ST‑segment elevation acute coronary syndrome. Chin Med J 2006;119:32—36.
42. Koukkunen H., Penttila K., Kemppainen A. et al. C-reactive protein, fibrinogen, interleukin‑6 and tumour necrosis factor‑alpha in the prognostic classification of unstable angina pectoris. Ann Med 2002;33:37—47.
43. Ray K., Cannon C., Morrow D. et al. Synergistic relationship between hyperglycaemia and inflammation with respect to clinical outcomes in non‑ST‑elevation acute coronary syndromes: from OPUS‑TIMI 16 and
TACTICS‑TIMI 18. Eur Heart J 2007;28:806—813.

Об авторах / Для корреспонденции

ФГУ Российский кардиологический научно производственный комплекс Министерства здравоохранения Российской Федерации
Шахнович Р.М. - к.м.н., ст.н.с. отдела неотложной кардиологии.
Сухинина Т.С. - мл.н.с. отдела неотложной кардиологии.
Щрейдер Е.в. - мл.н.с. отдела возрастных проблем.
Руда М.Я. - д.м.н., проф., руков. отдела неотложной кардиологии.
ГОУ ВПО Российский государственный медицинский университет Федерального агентства по здравоохранению и социальному развитию
Барсова Р.М. - лаборант-исследователь лаборатории генной инженерии, аспирант.
Судомоина М.а. - ст.н.с., к.биол.н. лаборатории генной инженерии, доцент кафедры.
Рыбалкин и.н. - н.с. лаборатории генной инженерии.
власик Т.н. - вед.н.с., к.биол.н., зав. лаборатории генной инженерии.
Фаворова о.о. - проф., д.биол.н. лаборатории генной инженерии, вед.н.с., зав. кафедрой.

Также по теме